Никита Магалов
Моя первая встреча с Эмилем Гилельсом произошла в Брюсселе в 1938 году во время конкурса королевы Елизаветы, на котором он одержал столь блестящую победу. Тогда мы познакомились, но я не имел удовольствия его услышать, поскольку я не прошел в заключительные туры и, следовательно, не присутствовал на его триумфе в финале.
Его появление вызвало необыкновенное воодушевление и нужно подчеркнуть, что это было для западной публики открытием новой советской пианистической школы.
Гилельс стал первым советским пианистом, покорившем западную публику, и его слава не знала спадов. Без сомнения, благодаря тому факту, что его успех был основан на подлинных ценностях музыки и не зависел ни от моды, ни от рекламы в средствах массовой информации.
У него было замечательное, врожденное чувство стиля, и его интерпретации обладали всегда чудесной уравновешенностью, создать которую ему позволяли его уникальные пианистические возможности. Наш личный контакт установился лишь годы спустя, в 1956 году, опять же в Брюсселе, где мы на этот раз оба были членами жюри конкурса королевы Елизаветы.
Мы часто виделись и встречались, в частности у королевы Елизаветы, которая испытывала к Гилельсу особые дружеские чувства.
Эти встречи позволили нам поговорить и поделиться друг с другом нашими музыкальными воззрениями, и он попросил меня принести ему в гостиницу какую-нибудь из моих пластинок. Я только что записал тогда для фирмы Decca все „Goyescas“ Гранадоса, которые очень его заинтересовали, так как он мало знал эту музыку. В ответ он дал мне одну из своих записей сонаты Метнера, очень редко исполняемой.
По этому поводу я бы хотел заметить, что у Гилельса был широчайший и разнообразнейший репертуар, и что его любознательность побуждала его исполнять редкоиграемые страницы известных композиторов. Например, „Nachtsctücke“ Шумана, или его 4 пьесы оп. 32, или оп. 116 Брамса.
Я особенно восхищаюсь теми моими коллегами, которые обладают смелостью и любопытством, чтобы свернуть с проторенных путей, и Гилельс - один из них!
Я слышал его в Италии, Париже, Швейцарии и вспоминаю, как сразу же после его первого концерта в Женеве, на котором он играл Третий концерт Бетховена с оркестром Suisse Romande, мне позвонила вдова Дину Липатти чтобы сказать, насколько она была поражена и взволнована его игрой, и как она сожалеет, что Липатти не мог его уже услышать...
Последний раз я слышал Гилельса с тем же третим концертом Бетховена, который он так чудесно играл, на фестивале в Монтре в 1984 году. Мы должны были поужинать потом вместе в узком кругу, но увы, он чувствовал себя не очень хорошо, и эта последнся встреча не состоялась.
Я должен был также увидеть его в Голландии, где наши интересы представляла мадам Джоана Беек, добавлявшая к своей успешной работе в качестве импрессарио человеческое тепло и привязанность к своим артистам. Для меня стало потрясением, когда Джоана Беек рассказала, как после концерта Гилельса в Concertgebouw она ждала его в коридоре, пока он переоденет рубашку в артистической. Он все не выходил, не было слышно никакого шума, и, обеспокоенная, она открыла дверь - и обнаружила его обессиленного на кушетке, почти безжизненного... Мне он всегда казался гигантом на фортепиано, с несравненной мощью, и эта неожиданная его уязвимость вдруг сделала его в моих глазах очень трогательным.Великая жалость, что нет больше возможности углубить наши отношения, которые только начинались. То, что останется, к счастью, - это воспоминания о громадном пианисте, и последующие годы не сделают его звезду более тусклой, а, наоборот, она будет снова и снова посвляться в своем неизменном блеске.
(Перевод с французского Михаила Поляцкина)
Оригинал см. DOCUMENTS