Борис Гольдштейн: Юность Великого Пианиста
Я помню Эмиля Гилельса с 1928 года, он тогда брал частные уроки у моего отца, занимассь с ним по школьным общеобразовательным предметам (математике, физике, литературе, истории), постому часто бывал у нас в квартире в Одессе на улице Большой Арнаутской (сейчас ул. Чкалова дом 99 квартира 1). С тех пор и до самого последнего времени мы были большими друзьями.
Помню его выступления в Одессе как талантливого ученика выдающегося фортепианного педагога Берты Михайловны Рейнгбальд. Она не только была для него педагогом (редкий случай в жизни), она интересовалась его личными делами, музыкальным и общим развитием, всячески помогала его родным. В те годы в Одессу на гастроли приехал выдающийся пианист Артур Рубинштейн. Он прослушал юного Гилельса и пришел в восхищение от нового музыкального явления и предсказал юноше мировую известность. Нужно сказать, что Берта Михайловна Рейнгбальд была для него как бы второй родной матерью. Такого отношения, внимания и всеобъемлющей помощи в его учении, музыкальном становлении он никогда больше ни от кого не получал.
Я помню наши совместные выступления в 1929-30 г. в различных одесских клубах, где Эмиль играл соло и аккомпанировал своей сестре, талантливой скрипачке Лизе Гилельс. Ведущий программу конферансье говорил: «Обратите внимание, как этот рыжий мальчик все пьесы аккомпанирует наизусть без нот». Благодаря сестре Лизе, в те годы он уже не только превосходно знал скрипичный репертуар, но блестяще запоминал специфические скрипичные тонкости, которые засели в его памяти, когда он присутствовал на уроках выдающегося педагога по классу скрипки, Петра Соломоновича Столярского.
Я и мои родители переехали на постоснное жительство в Москву в сентсбре 1930 года. Семьс Гилельсов оставалась в Одессе до 1936 года, но Эмиль и Лиза в 1933 году приняли участие в I всесоюзном конкурсе музыкантов-исполнителей в Москве, где Эмиль, будучи 16-летним юношей, завоевал первую премию среди взрослых конкурсантов и специальную особую премию в размере 4-х тыссч рублей, как поощрение, от Совета Народных комиссаров. Тогда и я был удостоен премии от Совнаркома в числе группы одаренных детей: Арнольда Каплана, Лизы Гилельс, Миши Фихтенгольца, Бебы Притыкиной. После окончания конкурса музыкантов-исполнителей весной 1933 был устроен концерт лауреатов первых премий. Помню, и я тогда играл финал концерта Мендельсона и Мото-перпетуум Паганини. Было это в Большом зале Московской консерватории.
После этого правительственного концерта меня пригласили в ложу, где я познакомился с тогдашними вождями: Сталиным, Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым, Орджоникидзе, Кировым, Куйбышевым, Бубновым и др. Сидел я впереди Сталина и слышал все его реплики. Помню, что Гилельс произвел на него ошеломлсющее впечатление (он играл тогда Фантазию Листа на темы оперы «Свадьба Фигаро»). Сталин сказал: «Гилельс – это наше золото».
Я всегда считал Гилельса своим близким другом, ибо он не на словах, а на деле неоднократно подтверждал свое искреннее дружеское отношение ко мне и моей семье. Особенно я это почувствовал в тяжелые периоды моей жизни. Благодаря большому авторитету, ему было под силу прорвать кордон тяжелой цепи забвения в официальных кругах моего имени как концертирующего скрипача, «невыездного» в другие страны в течении многих лет, и это после успешного выступления на самом престижном (в те годы) международном конкурсе скрипачей им. Эжена Изаи в Брюсселе (1937), где я стал лауреатом, а так же дал с большим успехом много концертов в ряде стран Европы. Лишь его настойчивость, любовь к справедливости, заставила высших чиновников из министерства культуры пригласить меня на 26 концертов в города Греции и Италии в 1955 году.
Гилельс был мой самый любимый музыкант, и я в течении многих лет обращался к нему как к непререкаемому авторитету, с просьбой послушать меня и моего ансамблиста и дать советы к целому ряду произведений крупных форм из моих программ. Несмотря на большую занятость, Эмиль никогда не отказывал мне, и я получал от него настолько ценные советы, что у меня возникало совершенно другое отношение к пьесам и рождались новые, более интересные музыкальные идеи. Мне было совершенно ясно, что общение с таким крупнейшим художником, как Гилельс, принесет мне очень много пользы. А ему было что мне рассказать и даже продемонстрировать за инструментом. Нельзя переоценить те дружеские советы, которые не только помогли мне, но и дали новую жизнь многим исполняемым мною произведенисм.
В наши юные годы мы встречались с Эмилем очень часто. В последующие годы из-за большой активной концертной дестельности Гилельса мы встречались несколько реже.
Эмиль Григорьевич по многу раз объездил весь мир, и везде его концерты проходили с сенсационным успехом. Моя же творческая активность в основном была в городах Советского Союза, лишь изредка разрешались мне выезды за границу. Должен сказать, что Эмиль бывал на моих концертах, был в курсе моих музыкальных и личных дел. Его советы во всем были мне необходимы и очень помогли. До сих пор я вспоминаю их с чувством благодарности.
Однажды мы вместе с Эмилем поехали отдыхать в Латвию, на Рижское взморье. Город Кемери очень привлекательный, и случилось так, что жили мы с ним в одной квартире. Было это в далеком 1947 году. Мне представилась возможность узнать его еще лучше и многому у него научиться. Его необыкновенная трудоспособность, воля, организованность, целеустремленность проявлялись во всем.
Вспоминаю весну 1938 года, когда Эмиль стал в 22-летнем возрасте победителем труднейшего международного конкурса пианистов имени Эжена Изаи в Брюсселе, опередив таких ярких соперников, как Яков Флиер, Микельанджели и многих других.
Став всемирно известным пианистом, он сразу же был приглашен как доцент преподавать в Московской консерватории. Обладая всепокоряющей силой необычайного таланта, он добивался больших успехов от своих студентов, а они с жадностью впитывали все, что передавал им молодой, но уже маститый учитель. Он ни разу не уронил авторитета педагога перед студентами – нужная дистанция была сохранена. Для студентов считаться учениками Эмиля Гилельса было большой честью.
Честность Гилельса, его постоянство и порядочность проявились с самых юных лет во всех отношениях и в личной жизни. Эти человеческие качества сопровождали его на протяжении всей жизни.
Люди, мало знавшие Эмиля Гилельса, считали, что у него всегда серьезное и даже суровое лицо, как маска, но это было ошибочное мнение. Он был исключительно серьезен с людьми, которых знал мало. Мы же – его товарищи – видели его в окружении друзей и родных. Он был веселым и остроумным человеком. Его талант рассказчика и имитатора доставлял много радостных минут всем во время того краткого отдыха, который не так уж часто бывал у него. Он любил пародировать разговор, жесты и манеру наших общих знакомых, превосходно перевоплощался, менял голос, выговор, помнил все типичное, что отличало тех, кого он изображал. Он великолепно копировал многих известных музыкантов, профессоров консерватории и даже своих друзей - Давида Ойстраха, Якова Флиера, Якова Зака и др. А каким превосходным рассказчиком он был! Все те, кто слышали, как Эмиль рассказывал анекдоты и разные истории, покатывались от хохота.
Гилельс был глубоко эрудированным человеком, постоснно занимался всесторонним самообразованием. Его любовь к литературе, произведенисм великих художников и скульпторов в сочетании с его природным даром обогащала его творческую фантазию, которая гармонировала с его неповторимым мастерством.
Вот почему каждая встреча с Эмилем Гилельсом в кругу музыкантов, а также его сольные концерты или в сопровождении симфонических оркестров были праздником. Об этом говорили не только почитатели его таланта, но даже и его конкуренты.
У Гилельса были друзья, но были и завистники и даже враги. Он это понимал, чувствовал, поэтому с такими людьми он был официален, лицо его было хмурое, проявлял осторожность и не допускал панибратства. Советовал и мне с подобными людьми быть более официальным и не доверять им. Теперь я понимаю, как он был прав.
В течении всей моей жизни с был и остался одним из самых больших поклонников великого музаканта и моего друга с детских лет. Я никогда не пропускал возможности посещать концерты Гилельса, слушать его дома во время занятий и покупать его пластинки. Сейчас в моей коллекции есть почти все его записи, вышедшие в разные периоды его творчества - от юного Гилельса до последних дней. Есть у меня несколько пленок с неофициальныи записями его концертов в Западной Германии, а также видео-кассеты, на которых можно увидеть живого Гилельса. Естественно, что все эти превосходные записи не могут заменить живого общения с этим выдающимся музыкантом и человеком.
Я живу на Западе с 1974 года, и в каждый его проезд мы либо встречались, либо говорили по телефону. В последние 20-25 лет Гилельс постоснно выезжал в заграничные гастроли вместе со своей женой. Много лет я знаю жену Эмиля, помню ее как талантливую студентку Московской консерватории Лялю Хуцистову, приехавшую из Осетии учиться по классу композиции у проф. В. Шебалина. Ляля Александровна Хуцистова-Гилельс – преданный друг Эмиля Григорьевича, с мнением которой он считался во всем. У них есть дочь – превосходная пианистка, часто выступавшая вместе с отцом и записавшая с ним совместно несколько интересных пластинок. Необходимо отметить ту огромную роль, которую сыграла Ляля Александровна в жизни своего супруга, создав ему необходимые условия для активной, напряженной работы.
Вспоминаются интереснейшие концерты Гилельса, где им были сыграны разнообразнешие программы. Особенно сильное впечатление на меня произвели его концерты в Большом зале Московской консерватории, где он сырал в один вечер 3-й концерт Прокофьева и 3-й концерт Рахманинова. Исполнение этих концертов было незабываемо. А его исполнение Первого концерта Чайковского, всех концертов Бетховена и двух концертов Брамса являются шедеврами исполнительского искусства. Не вдаваясь в анализ этих концертов-праздников, ибо о них было множество восторженных рецензий самых уважаемых музыковедов и критиков, просто хочется еще и еще говорить – это было великое счастье слушать и видеть одного из самых больших пианистов нашего века.
К сожалению, наши встречи в последние годы были не столь часты, ибо он, как и другие советские гастролеры, был ораничен на Западе в возможностях встреч с друзьями-эмигрантами. Тем не менее, его сердечное дружеское отношение ко мне и к моей семье я всегда чувствовал.
Хочется отметить исключительно доброе отношение Эмиля к новому молодому поколению музыкантов-исполнителей. Он с восторгом говорил мне несколько раз о совсем еще юных вундеркиндах – скрипаче Вадике Репине и пианисте Жене Кисине. Эмиль считал, что их развитие идет быстрее, чем у прошлых поколений, ибо они слушают больше концертов и записей выдающихся музыкантов. Им есть на кого равняться.
За один год до неожиданной смерти Эмиля моя дочь слушала его в Лондоне в «Альберт-Холле» и, как сказала мне Юлия, исполнение Гилельсом Первого концерта Чайковского было фантастичным, а совершенство – беспредельным. В последние годы его искусство стало более тонким, мудрым. Звук стал как человеческий голос, при полном сохранении всего того, что отличало его в юные годы. Каждый его концерт оставлял глубокое впечатление, являлся толчком для пересмотра творческих устремлений.
Как в юные, так и в зрелые годы в игре Гилельса восхищали виртуозность, ритм, воля, необычайный динамизм и присущая только ему самобытная, удивительная интерпретация классиков (Бетховен, Моцарт, Гайдн), романтиков (Шуман, Шуберт, Лист, Чайковский, Рахманинов, Шопен), а также и современных композиторов нашего столетия (Прокофьева, Шостаковича, Скрябина, Стравинского и др.)
В последние годы его исполнительский стиль заметно изменился. Игра стала более тонкой, проникновенной. Прочтение многих произведений стало иным, более интересным. Его глубина мыслей, красота и разнообразие звуковых красок незабываемы. Записи Эмиля Гилельса, как и записи Яши Хейфеца и Владимира Горовица, это оромный вклад в сокровищницу музыкальной культуры XX века. Смерть Эмиля Гилельса всех нас глубоко потрясла. Люди, знавшие и любившие его, будут всегда помнить этого Великого и всегда живого музыканта.
Борис Гольдштейн
Профессор Высшей Музыкальной Школы в Вюрцбурге
Ганновер, июнь 1986 года